Стиль жизни
Владимир Кошевой: «О сложных вещах говорить просто — сложно»
Владимир Кошевой: «О сложных вещах говорить просто — сложно»
27.02.2024
Имя артиста Владимира Кошевого хорошо известно театралам и ценителям кинематографа. Обладая широким диапазоном, он играет внятно и живописно. И, главное, его работам, которые нередко диаметрально противоположны, ты веришь. «National Business Северо-Запад» побеседовал с Владимиром об особенностях новой роли в Александринском театре и взаимоотношениях модели «артист — режиссер».
Текст: Алексей Шевченко
Фото из личного архива В. Кошевого
Февраль для Александринского театра ознаменован премьерой «Мейерхольд. Чужой театр», где вы исполняете главную роль. Она дается так же трудно, как и предыдущее сотрудничество с Валерием Фокиным – образ Сталина, гоголевский Подколесин?
Может быть, даже сложнее. Причин здесь несколько: с одной стороны, это история, которая наиболее близка мне как артисту. Да, все про него знают, к сожалению, только в театральной сфере. Если мы выйдем на Невский проспект и спросим у прохожих, кто такой Мейерхольд, я надеюсь, человек десять дадут внятный ответ.
Сложность в другом: Мейерхольд такой же театральный Бог, как Станиславский. Поэтому есть только намек, угадывание в роли Мейерхольда. Моя задача создать образ, только так. Несмотря на то, что в основу постановки легли документальные тексты, нужно помнить, что это театр – мир условностей. Здесь есть возможность играть, фантазировать, употребляя словечки, свойственные великому режиссеру в то время, кого в нашей стране называли Мастером. Он был действительно Мастером перевоплощения, импровизации, диалога. Про него говорили, что он плохой артист, но стал гениальным режиссером. Как приблизиться к таким величинам? Есть лишь какое-то представление в сознании людей, и мы хотим его конкретизировать.
У каждого артиста свой метод работы над ролью. Как происходит у вас?
Репетиция закончилась, мы сейчас беседуем, кофе пьем, но, если честно, мне очень тяжело переключиться на диалог с вами. Я говорю, но параллельно обдумываю слова режиссера, выстраиваю партитуру, как перейти к первой части роли, потом ко второй. Общаюсь с вами, подбираю слова, но какая-то часть меня еще на сцене. И пока я сижу на разгримировке, невпопад отвечаю, потому что это процесс осознания тех замечаний, которые нужно успеть записать, ведь ты не всегда в процессе репетиций способен зафиксировать, а это такие остроугольные камни работы над ролью. Потом я поеду домой и в дороге буду писать материал, вспоминать нюансы, такие петельки-крючочки. На завтрашней репетиции с учетом сегодняшних замечаний покажу режиссеру. Вот такой сумасшедший дом. Вхождение в материал — непростой момент работы артиста, это 24 часа серьезной работы, особенно сейчас, когда мы выходим на финишную прямую к премьере. И уже, казалось бы, должно быть все готово, но еще есть уточнения, проработки более острых моментов, а это еще и техника, потому что образ Мейерхольда требует быстрых переключений.
Что стоит ждать зрителю от спектакля? Должен ли он быть подготовлен?
Хороший вопрос! Конечно, зрителю не позволят уютно сидеть в кресле, все внимание сосредоточивается на игре артистов от начала до конца спектакля. Именно данная особенность объединяет и Фокина, и Мейерхольда: Фокин разделяет зрительный зал от полного приятия до абсолютного неприятия. Главная задача: зритель должен думать. И это очень правильно. Наш спектакль не очень длинный для современной публики. Всего час пятьдесят, без антракта. На протяжении этого времени нужно удержать внимание зрителей. Это гораздо сложнее, чем рассказать историю на пять часов, не правда ли?
Именно так. Театр – сложный организм со своей «кухней» и нравами. Вы командный игрок?
Думаю, за двадцатилетие построения Национального театра Фокин смог привить уважение друг к другу. Здесь все занимаются своим делом. Только работа, только бизнес – такой подход мне очень нравится. Спектакли режиссера – ансамблевые, густонаселенные, где много разновозрастных артистов — как маститых, так и тех, кто только делает свои первые шаги. Я сам артист ансамблевый, человек команды, поэтому мне комфортно.
Не скрою, любопытно наблюдать за артистом и режиссером во время работы над спектаклем. Но всегда ли артист ведомый?
Как говорят французы, оui, mais. Да, но с поправкой. Режиссеру нужно доверять, быть с ним в тесной связке и смотреть в одну сторону, ловить его идею, быть готовым предугадать мысль. Поэтому, например, к Фокину надо приходить абсолютно готовым.
Я где-то прочитал, что некрасиво быть современным. Надо либо обгонять время, либо в него попадать. У Валерия Владимировича именно так: мысль, которую он закладывал в спектакль, предположим, 10-15 лет назад, только-только догоняет время сегодняшнее. Валерию Фокину необходима самодисциплина, порядок на площадке и за ее пределами. Может быть, поэтому спектакли в такой прекрасной форме, а коллектив в хорошем тонусе.
Артист может давать свое видение?
Да, но когда уже готов эскиз спектакля. Может интерпретировать тот вектор, который задает режиссер. И это внутренняя импровизация. Например, у Фокина рисунок четкий, строгий. Если у героя в сцене голова повернута на 180 градусов, она должна и на двухсотом спектакле быть именно такой. А как ты это сделаешь – это уже твоя задача. Но живую реакцию никто не отменял. Видеть, слышать, чувствовать зрительный зал здесь и сейчас, не поддаваться на его провокации – тоже твоя работа.
А что чувствует сам Владимир Кошевой, когда дан третий звонок и поднимается занавес?
Невероятный адреналин, мне кажется, что сердце сейчас выскочит, ты вообще ничего не помнишь и начинаешь задыхаться. Перед выходом на сцену вспоминаешь, что ты должен сделать, какие реплики сказать. Если ты правильно занят делом и правильно настроен на взаимодействие со своим непосредственным партнером, то это волнение уйдет очень быстро.
Важная сфера вашего творчества помимо театра и кино – музыкально-поэтические вечера. Как отбираете репертуар?
Ответ прост: пока есть возможность, могу себе позволить читать то, что я люблю и знаю. Поэты Серебряного века, Чуковский, Бродский, пушкинская «Метель». Выбираю тот материал, который мне хорошо знаком, и нужно лишь подготовиться. Я понимаю, что каждая программа на вырост. Каждое стихотворение открывается по-новому с очередного выхода на сцену. И это не красивые слова.
И с детскими авторами?
Даже всеми любимый Корней Иванович Чуковский. Для меня он стал открытием. У него есть пронзительная поэзия о любви к Родине, блокадном Ленинграде. Читаешь, и комок к горлу подступает.
Не будем забывать и о записях аудиокниг. Не считаете ли это рутиной для себя?
Есть определенные законы, каноны для того или иного бизнеса. Так и с рынком аудиокниг. И мне все говорят, что я читаю не по стандарту. Но я себе говорю: «Так, секундочку, ну не могу я в это клише влезть. Я перешел ту грань, когда мне надо было вписываться в рамки, обивать пороги. Это было допустимо в молодые годы. Почему я сейчас должен себя все время чего-то лишать, чтобы быть вам удобным?»
Так и с самими текстами. Все кричат, советуют прочитать книгу. Ты ее открываешь и понимаешь, что прочитать не сможешь. А, например, с вашим рассказом «Интервью» немножко другое. Мне прислали на ознакомление. Я прочитал первую строку, вторую… Меня вовлекла простота. О сложных вещах говорить просто — сложно. И здесь автор поставил точку. После нее хочется еще что-то узнать. Это большой дар.
Сейчас я приступил к чтению мемуаров Михаила Михайловича Шемякина «Моя жизнь: до изгнания». Большая ответственность!
Знаю, также в вашем портфеле записи произведений Федора Достоевского и детектива Татьяны Устиновой. Не будем скрывать: люди, слушающие голос Владимира Кошевого, пребывают в восторге.
Не будем. Ради этого и записываем.
У Михаила Жванецкого есть монолог «Алло, Баба-Яга». Подобная ситуация могла бы случиться с вами?
Блистательный монолог. Подобные ситуации случаются практически постоянно. Моя любимая реплика: «Не буди артиста до двух часов дня, артист спит». Как-то так.
Текст: Алексей Шевченко
Фото из личного архива В. Кошевого
Февраль для Александринского театра ознаменован премьерой «Мейерхольд. Чужой театр», где вы исполняете главную роль. Она дается так же трудно, как и предыдущее сотрудничество с Валерием Фокиным – образ Сталина, гоголевский Подколесин?
Может быть, даже сложнее. Причин здесь несколько: с одной стороны, это история, которая наиболее близка мне как артисту. Да, все про него знают, к сожалению, только в театральной сфере. Если мы выйдем на Невский проспект и спросим у прохожих, кто такой Мейерхольд, я надеюсь, человек десять дадут внятный ответ.
Сложность в другом: Мейерхольд такой же театральный Бог, как Станиславский. Поэтому есть только намек, угадывание в роли Мейерхольда. Моя задача создать образ, только так. Несмотря на то, что в основу постановки легли документальные тексты, нужно помнить, что это театр – мир условностей. Здесь есть возможность играть, фантазировать, употребляя словечки, свойственные великому режиссеру в то время, кого в нашей стране называли Мастером. Он был действительно Мастером перевоплощения, импровизации, диалога. Про него говорили, что он плохой артист, но стал гениальным режиссером. Как приблизиться к таким величинам? Есть лишь какое-то представление в сознании людей, и мы хотим его конкретизировать.
У каждого артиста свой метод работы над ролью. Как происходит у вас?
Репетиция закончилась, мы сейчас беседуем, кофе пьем, но, если честно, мне очень тяжело переключиться на диалог с вами. Я говорю, но параллельно обдумываю слова режиссера, выстраиваю партитуру, как перейти к первой части роли, потом ко второй. Общаюсь с вами, подбираю слова, но какая-то часть меня еще на сцене. И пока я сижу на разгримировке, невпопад отвечаю, потому что это процесс осознания тех замечаний, которые нужно успеть записать, ведь ты не всегда в процессе репетиций способен зафиксировать, а это такие остроугольные камни работы над ролью. Потом я поеду домой и в дороге буду писать материал, вспоминать нюансы, такие петельки-крючочки. На завтрашней репетиции с учетом сегодняшних замечаний покажу режиссеру. Вот такой сумасшедший дом. Вхождение в материал — непростой момент работы артиста, это 24 часа серьезной работы, особенно сейчас, когда мы выходим на финишную прямую к премьере. И уже, казалось бы, должно быть все готово, но еще есть уточнения, проработки более острых моментов, а это еще и техника, потому что образ Мейерхольда требует быстрых переключений.
Что стоит ждать зрителю от спектакля? Должен ли он быть подготовлен?
Хороший вопрос! Конечно, зрителю не позволят уютно сидеть в кресле, все внимание сосредоточивается на игре артистов от начала до конца спектакля. Именно данная особенность объединяет и Фокина, и Мейерхольда: Фокин разделяет зрительный зал от полного приятия до абсолютного неприятия. Главная задача: зритель должен думать. И это очень правильно. Наш спектакль не очень длинный для современной публики. Всего час пятьдесят, без антракта. На протяжении этого времени нужно удержать внимание зрителей. Это гораздо сложнее, чем рассказать историю на пять часов, не правда ли?
Именно так. Театр – сложный организм со своей «кухней» и нравами. Вы командный игрок?
Думаю, за двадцатилетие построения Национального театра Фокин смог привить уважение друг к другу. Здесь все занимаются своим делом. Только работа, только бизнес – такой подход мне очень нравится. Спектакли режиссера – ансамблевые, густонаселенные, где много разновозрастных артистов — как маститых, так и тех, кто только делает свои первые шаги. Я сам артист ансамблевый, человек команды, поэтому мне комфортно.
Не скрою, любопытно наблюдать за артистом и режиссером во время работы над спектаклем. Но всегда ли артист ведомый?
Как говорят французы, оui, mais. Да, но с поправкой. Режиссеру нужно доверять, быть с ним в тесной связке и смотреть в одну сторону, ловить его идею, быть готовым предугадать мысль. Поэтому, например, к Фокину надо приходить абсолютно готовым.
Я где-то прочитал, что некрасиво быть современным. Надо либо обгонять время, либо в него попадать. У Валерия Владимировича именно так: мысль, которую он закладывал в спектакль, предположим, 10-15 лет назад, только-только догоняет время сегодняшнее. Валерию Фокину необходима самодисциплина, порядок на площадке и за ее пределами. Может быть, поэтому спектакли в такой прекрасной форме, а коллектив в хорошем тонусе.
Артист может давать свое видение?
Да, но когда уже готов эскиз спектакля. Может интерпретировать тот вектор, который задает режиссер. И это внутренняя импровизация. Например, у Фокина рисунок четкий, строгий. Если у героя в сцене голова повернута на 180 градусов, она должна и на двухсотом спектакле быть именно такой. А как ты это сделаешь – это уже твоя задача. Но живую реакцию никто не отменял. Видеть, слышать, чувствовать зрительный зал здесь и сейчас, не поддаваться на его провокации – тоже твоя работа.
А что чувствует сам Владимир Кошевой, когда дан третий звонок и поднимается занавес?
Невероятный адреналин, мне кажется, что сердце сейчас выскочит, ты вообще ничего не помнишь и начинаешь задыхаться. Перед выходом на сцену вспоминаешь, что ты должен сделать, какие реплики сказать. Если ты правильно занят делом и правильно настроен на взаимодействие со своим непосредственным партнером, то это волнение уйдет очень быстро.
Важная сфера вашего творчества помимо театра и кино – музыкально-поэтические вечера. Как отбираете репертуар?
Ответ прост: пока есть возможность, могу себе позволить читать то, что я люблю и знаю. Поэты Серебряного века, Чуковский, Бродский, пушкинская «Метель». Выбираю тот материал, который мне хорошо знаком, и нужно лишь подготовиться. Я понимаю, что каждая программа на вырост. Каждое стихотворение открывается по-новому с очередного выхода на сцену. И это не красивые слова.
И с детскими авторами?
Даже всеми любимый Корней Иванович Чуковский. Для меня он стал открытием. У него есть пронзительная поэзия о любви к Родине, блокадном Ленинграде. Читаешь, и комок к горлу подступает.
Не будем забывать и о записях аудиокниг. Не считаете ли это рутиной для себя?
Есть определенные законы, каноны для того или иного бизнеса. Так и с рынком аудиокниг. И мне все говорят, что я читаю не по стандарту. Но я себе говорю: «Так, секундочку, ну не могу я в это клише влезть. Я перешел ту грань, когда мне надо было вписываться в рамки, обивать пороги. Это было допустимо в молодые годы. Почему я сейчас должен себя все время чего-то лишать, чтобы быть вам удобным?»
Так и с самими текстами. Все кричат, советуют прочитать книгу. Ты ее открываешь и понимаешь, что прочитать не сможешь. А, например, с вашим рассказом «Интервью» немножко другое. Мне прислали на ознакомление. Я прочитал первую строку, вторую… Меня вовлекла простота. О сложных вещах говорить просто — сложно. И здесь автор поставил точку. После нее хочется еще что-то узнать. Это большой дар.
Сейчас я приступил к чтению мемуаров Михаила Михайловича Шемякина «Моя жизнь: до изгнания». Большая ответственность!
Знаю, также в вашем портфеле записи произведений Федора Достоевского и детектива Татьяны Устиновой. Не будем скрывать: люди, слушающие голос Владимира Кошевого, пребывают в восторге.
Не будем. Ради этого и записываем.
У Михаила Жванецкого есть монолог «Алло, Баба-Яга». Подобная ситуация могла бы случиться с вами?
Блистательный монолог. Подобные ситуации случаются практически постоянно. Моя любимая реплика: «Не буди артиста до двух часов дня, артист спит». Как-то так.
Email-рассылка
Прямая ссылка на оформление email-рассылкиРаз в неделю мы отправляем дайджест с самыми популярными статьями.